Румынская повесть 20-х — 30-х годов - Генриэтта Ивонна Сталь
Вот она, выходит, эта самая государева власть. И так во всех городах аж до Бухареста — служители, примари, префекты, полицаи. А в Бухаресте на троне восседает сам король и рассылает повсюду приказы. Что ж, порядок, конечно, нужный: все делается по указу и при этом записывается в книги. Вот почему в городах можно узнать, кто продает скотину, кто ее покупает, куда кто потом отправился. И в Дорне это узнать можно. Не то что в верховьях Таркэу, где люди живут по старинке, как им самим заблагорассудится. Сделает что не так человек, кровь прольет — укрывается в горах, кормится малиной как медведь, покуда зима не заставит спуститься в село. Вот тут-то люди и ловят беглеца, связывают и передают властям в низине.
Пока беда не пришла к ней в дом, она и ведать не ведала о королевских служителях. Знай домовничала, возилась с овцами. Продавала брынзу, платила сборщику налогов положенную дань — и все. Да и то такими делами занимался по большей части муж. Некифор Липан был человек с понятием, знал, в какие двери постучать, к каким служителям обратиться, — он смолоду бывал в том, другом мире, внизу. А она, как всякая женщина, оставалась у себя в диком нагорье. Со своими делами управлялась, а вот перед этим неведомым миром робела.
На второй день после восхода солнца они въехали в Пьятру. Она не раз бывала здесь на ярмарках и только таким и представляла себе город — толчея, игрища, корчмы, где толпятся горцы. Остановились они в знакомом заезжем дворе. Потребовали жареного мяса, белого хлеба, бутыль вина. Едва она открыла рот и спросила про префекта, как ей тут же объяснили, где его можно найти. Всеми делами уезда за пределами города занимается только он. Оставив сани в заезжем дворе под присмотром сына, она отправилась в префектуру. И нашла. На то и язык, чтобы спросить и найти.
Она пришла к большому красивому дому в несколько ярусов. И сразу успокоилась, увидев, сколько тут людей, одетых, как в родных горах. Она расспросила их и узнала, что в этом доме размещается и суд, где слушают всякие тяжбы. Она знала это от Некифора Липана — сама же была здесь впервые.
Витория поднялась по широким ступеням на второй ярус. Старый привратник спросил, что ей нужно. К господину префекту? Что ж, пусть дождется своей очереди.
Она стала ждать, обдумывая между тем, как бы подоходчивей рассказать про свою беду.
Потом она вошла в красивую, дорого обставленную комнату, и глаза у нее затуманились. А префект оказался вовсе не бородатым, трубки не курил и даже не хмурился. В темной одежде, гладко выбритый, с ровно расчесанными на пробор волосами, он выглядел еще молодым.
Улыбается, забот не ведая, не то что она.
Не двигаясь с места, он оглядел горянку. А она успела снять кацавейку, поправить на голове шелковый плат. Хоть и не молода была, а глаза светились редкой красотой. Слегка увлажненные, они лучились из-под прикрытия длинных загнутых ресниц. Почувствовав, что он любуется ею, женщина мгновенно преобразилась, глянула с улыбкой, как бывало, когда она смотрелась в зеркало.
— Какое у тебя дело, милая? — спросил он, поигрывая костяным ножом. — Каким ветром тебя к нам занесло?
— Худым ветром, господин префект. Муж мой уехал из дому семьдесят три дня тому назад, да так и не воротился. В Дорну поехал, за овцами. Ни письмеца, ни весточки не подал. Вот так и живу: жду его, а он все не едет.
— Семьдесят три дня? Возможно ли? За овцами поехал? Деньги у него были?
— Были. Чтобы расплатиться с чабанами на Рарэу.
— И ни разу не подал о себе вести?
— Ни разу.
— Значит, разбойники ограбили его и убили.
— Видно, так оно и есть, — шепнула горянка. Слова префекта ударили в самое сердце. — И во сне мне это много раз привиделось.
— А вдруг причина иная?
— Что ж, может, застрял в чужом доме. Уж лучше бы так…
Префект покачал головой, искоса поглядывая на Виторию. Она с трудом уняла душившие ее рыдания, смахнула пальцем слезы с одного, потом с другого глаза.
— Я распоряжусь, чтобы провели расследование, — участливо проговорил он. — Напиши жалобу и принеси ее.
Женщина кивнула.
— Поняла?
— Поняла.
— Найми служителя или адвоката, чтобы тебе написали жалобу. И марки приклей, а потом принеси, я наложу резолюцию.
Витория опять кивнула головой.
— Поняла?
— Поняла.
— Не горюй. Еще ничего не известно.
— Нет, мне-то известно, — мрачно проговорила горянка.
Ей и это было к лицу. Представитель власти достал спичку, чиркнул о коробок. Витория, слегка понурившись, повернулась, нащупала пальцами щеколду и вышла. Она шла как в тумане. Никто до сих пор не указал ей прямо на то место, имя которому Дорна. А святые на иконе, хотя и знают, молчат. И вот среди людей нашелся этот служитель короля, он поразил ее словом, а в слове том — истина. Она сама носила его в себе, но не осмеливалась вымолвить. Ее Некифора погубили злодеи.
Подняв оброненный у дверей кожушок, она огляделась. Слезы мешали видеть — она вытерла глаза жесткой шерстью. Старый добродушный привратник следил за ней, поскребывая пальцем белую бороденку. Правой рукой он держался за скобу двери господина префекта.
— Что тебе, касатка? Еще какое-нибудь дельце?
— Дело такое, что надо написать жалобу.
— Можно, отчего же. Что за жалоба? По какому случаю?
— О моем муже, который уехал из дому; сколько времени прошло с тех пор, а его все нет.
— Дело непростое. Однако можно. Я бы тебе нашел истинного мастера по таким бумагам. Да мне надо идти искать его. А служба моя тут, за нее мне государство жалованье платит. А вот искать человека, нужного тебе, то уж другая служба.
Витория взглянула на него с улыбкой:
— Неужто
